Автор: Саночкин С.З.
Души мертвые и Души живые. Эссе
Забуксовал как-то у Шукшина совхозный механик Роман Звягин. Да как забуксовал? – Слушал вот отрывок из «Мертвых душ» Гоголя о русской птице-тройке… Ну тот самый, где:
«…Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади… Эх, кони, кони, что за кони!...»
Где потом:
«…Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке?... и мчится вся вдохновенная Богом!... Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа…».
Слушал-слушал, как…
«…Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли…»
…И… вдруг свалился на Романа Звягина неожиданный вопрос: «Стоп! А в тройке-то кто едет?».
И споткнулись вдруг кони бойкие, необгонимые… И предстал воображению Романа Звягина … Чичиков! То ж его везла «вдохновенная Богом» тройка Русь… Прохиндея… и шулера!
И никто не смог шукшинскому Роману Звягину объяснить сей парадоксальный факт – ни его сын, ни школьный учитель…
Ушел в недоумении Шукшин. И Гоголя уже не спросишь. Ухмыляется со своих портретов, глядючи на нас сквозь толщу столетий.
В недоумении и мы: дай ответ, Гоголь… Почему Чичиков?...
Не дает ответа… И закрываем мы толстую книжку уже в двадцать первом веке, и остается нам лишь созерцать название на обложке.
«Мертвые души».
А мертвые души по Гоголю – это все герои поэмы – и почившие в мир иной крестьяне, и здравствующие помещики Ноздрев, Плюшкин, Коробочка, и городские чиновники, и сам Чичиков.
И, выходит, пустой была на истину повозка тройки-Руси. Мертвые души уносились резвыми конями в летящую даль…
Тройкой… паровозом… ракетой пронеслась Русь. Пронеслась и унеслась… Где-то там растворилась. Скачет ли там она? Не видать. И что нам-то от ее вихря осталось?
А осели у нас лишь пыль и мертвые души… без Гоголя, правда… Стряхнуло с повозки чичиковых, коробочек, плюшкиных… И снова суетятся они на Руси, торгуют мертвыми крепостными, благо что те опять мрут как мухи…
М-да! Но все это присказка. Смотришь на нынешний мир и думаешь, неужели совсем все мертвы? Неужели ракеты с яблоньками для Марса и летящий в Коммуну паровоз ничего живого в душах не оставили?
Но свернем с присказки в нашу настоящую историю…
Вот 1997 год. Я – городской депутат. С плюсом ли, с минусом? Живой ли, мертвый? Какой-никакой, но коммунист, а значит, по меркам девяностых дюже настырный. И вот одна с этим история, недалекая, казалось бы, но уже и не близкая, и, на удивление, многими подзабытая.
Но прежде надо сказать, что стряхнуло нам тогда с повозки большой Истории кое-что и хорошее. Жива была еще в те годы память о прежних, настоящих депутатах, которые многое что в той Советии делали. Нет, не то, чтобы как ныне, скамейку, скажем, во дворе в память о себе красивом поставить, а вот поднять трубку и протолкнуть, например, квартирный вопрос многодетной семье. Ну те еще были избранники. Власть у них такая была. Не делили ее на ветви, и все чиновники были в руках Советов, то есть их же – депутатов.
И хотя иная настала жизнь, поделенная, с куцыми избранниками, однако шли еще в девяностых по прежней памяти люди в приемные и не с дворовыми скамейками, а с многосложными вопросами, и даже государственными. Вот и ко мне, депутату горсовета, пришли тогда две женщины. Пришли с большой государственной просьбой. Пожаловались мне эти женщины на школу – современную школу. Затеяли там учителя детей половой грамоте учить. И, казалось бы, учат ведь детей этому в семьях – испокон веков учат, но в школах решили, что неправильно учат – мол ставят на первое место стыд и нравственность, а стыдиться вредно, надо мол прямо, зримо всё рассказывать и откровенно. (Порой меня спрашивают, ну разве хуже такие уроки в школах, чем семейное и даже уличное просвещение? Хуже. Тем хуже, что в семье это проходит именно через стыд, а на улицах – хоть и шепотом, со скабрезными смешками, но именно что шепотом, без взрослого цинизма).
И попросили две женщины, пришедшие на прием, остановить этот разгул.
И не по себе мне тогда стало. Ну как остановить, если теперь это –государственная политика? Обрезали местным депутатам крылышки – защищены «новаторы»-педагоги новыми государственными законами. Да и это ведь не главное.
Ну, допустим, случится чудо, и прекратим мы в школах уроки бесстыдства и похоти. Но выйдет ученик из ее стен, а тут соответствующее «просвещение» по полной программе. Сейчас, уже четверть века спустя, трудно представить себе необозримые горизонты тогдашнего «сексуально-показательного» разгула на улицах. Не было ни одного газетного киоска, где бы на самое видное место не выставлялось ЭТО. Я иногда рассказываю знакомым один эпизод, в который никто ныне не верит, – в те годы в вестибюле одной из станций метро в полный человеческий рост висело изображение нагой женщины. О телевизоре я вообще молчу – шибко уж он пестрел «картинками».
Что делать в этом океане? Не понятно. Но ясно было одно: ничего не делать тоже нельзя. Если школу нам пока не отдадут, то городским депутатам было еще под силу устанавливать правила торговли и уличной рекламы. Собственно говоря, за это я и решил зацепиться – полномочия депутатов позволяли запретить торговцам выставлять такую продукцию напоказ. Ну и сопутствующие ограничения ввести там, где только возможно.
Забегая вперед, упомяну жалобу одной киоскерши, которая поплакалась моим знакомым, что в итоге таких ограничений ее выручка упала в два раза! Однако это будет потом, но этот случай показателен – помножьте сей пример на масштабы города миллионника, и можно легко представить проблемы, с которыми в этом деле предстояло столкнуться. Я все это отлично понимал и, более того, ясно видел, что этот городской закон мне просто не дадут провести через горсовет. Упрутся коллеги из «демократически-реформаторского» депутатского крыла. Не помогут и административные власти. Но я хорошо понимал и другое – что простые люди будут со мной, как эти две женщины, которые пришли на прием, ибо испокон веков родители воспитывали их в чистоте и морали, и что лишь кучка отвязанных сегодня ломает людям мозги, отравляя новые и новые поколения. Нужно было только выйти на массы горожан, но было ясно и то, что лежащая под властями пресса не станет здесь помогать. Мои старания будут ею проигнорированы, и горожане даже не узнают, что где-то в горсовете кто-то бьется за чистоту городских улиц. Ресурсов левых газет на такое большое дело в миллионнике не хватит. Поэтому я пошел на неоднозначный шаг – решил раскрутить внимание журналистов… подставившись!
Не знаю, быть может, это Гоголь подмигнул мне сквозь толщу веков, но я решил заставить идиотов пера как бы поржать. Я подбросил журналюгам наживку – написал в проекте городского закона провокационную фразу, что всю печатную продукцию с «картинками» можно будет приобрести только в специализированных магазинах, предъявив… справку от врача.
Да-да, именно так! Чтобы у читающих проект закона глаза полезли на лоб. На что я рассчитывал? – На то, что журналюги начнут изгаляться над моим творением, трепать его во всех своих статьях и репортажах, и тем самым раскрутят тему. А уж люди отфильтруют, разберутся и… уверен был, поддержат мои усилия. Кроме того, задумал я еще и поглумиться над стриптизерами. Запретить стриптиз мне не хватало полномочий, но я вкатал в проект закона ограничение, написав, что сие представление не может длиться более одной минуты.
И, знаете, все случилось, как и предполагалось. Взбучилась пресса. Загоготали умники. Однако все пошло к срыву моей затеи – да, местные журналисты отреагировали, да, понаписали всякое, но как-то вяло у них это получилось, сами же быстро начали угасать. Критической точки для общественного резонанса я не достигал. И тут мне помощь подвалила, откуда не ожидал – по мне катком проехалось центральное телевидение. Шендерович в своей разгромно-язвительной манере рассказал всей стране, каких придурков избирают в депутаты в провинции – какие идиотские законы там пишут. И наши местные журналюги как с цепи сорвались. Они кинулись соревноваться меж собой, кто больше выльет яду на скандальный городской закон. Я же стал мишенью для оттачивания их журналистского жала. «Депутат такой-то, – красовалось огромными буквами на первой полосе популярной в городе газеты, – залез в постель каждому горожанину!». Местное телевидение шлепало свои разгромные сюжеты, да так усердно, как ныне Соловьев ваяет об Украине.
Но я… ликовал! Ко мне отовсюду посыпались слова поддержки! (В скобках замечу, что я поставил под угрозу чьи-то большие деньги и понимал, что чем большим идиотом рисует меня пресса, чем более нереальной видится затея, тем сильнее я защищен от физического воздействия. Не надо забывать, что на дворе стояли девяностые годы).
Русь! Куда ты опять понеслась! На моих глазах вдруг показалась из мрака забвения и снова полетела!...
Однако и этого было еще мало. Надо было, чтобы не только я ощущал поддержку людей, но чтобы на остальных депутатов пошло давление, и, главное, чтобы нажали на мэра. Он был главным проводником в городе раздрайных «демократических реформ», с подачи его чиновников пресса начала меня топтать. И я забросил в центральную печать, в газету «Советская Россия» – ту самую «Россию», что не дала тогда упасть духу великой Тройки Руси, – заметку о своей попытке освободить город от скверны и просьбу к честным людям прийти на помощь в такой борьбе.
И ко мне пришли.
Пришел Александр Сергеевич Чернобровцев. Знаменитый в городе скульптор-монументалист – тот самый, что создал в городе композицию Монумента Славы, у которого каждое девятое мая собираются большие массы горожан, чтобы положить к его подножью цветы и замереть под метроном Минуты молчания. Это тот самый Чернобровцев, который выложил большое панно в сквере героев революции. Человек набожный, в те дни он выполнял заказ городских властей, разрисовывая стены городской Часовни. То есть человек, обладающий в городе широчайшим авторитетом. Он пришел ко мне с вопросом «Чем помочь?»
И я попросил его написать письмо к мэру города в поддержку антипохабного закона и собрать под этим обращением подписи авторитетных людей мегаполиса.
Письмо ушло в мэрию и плашмя припечатало ее хозяина к стенке. Забегая вперед, скажу, что мэр был в числе тех, кто голосовал за наш закон – и как бы он, спустя несколько лет, ни отрекался от этого, как бы ни посыпал перед грозным ликом «демократов-реформаторов» голову пеплом, но голосовал он тогда именно в его поддержку.
Чернобровцев поднял в защиту нашего дела и городские церковные власти….
Русь! Тройка Русь! Не с пустой повозкой, не с чичиковыми и мертвыми душами, а с душами живыми понеслась ты, с душами просыпающихся горожан, восстающих из мрака девяностых.
Да, резонансный городской закон был принят. Но и здесь пришлось выкинуть новый финт. За месяц до сессии я вбросил в прессу признание, что крепко надул журналистов, что умышленно подставился, чтобы они разожгли скандал вокруг закона. И сделал вброс тоже не случайно. Перед принятием закона нужно было, чтобы пресса заткнулась, чтобы наступило затишье, во время которого мы спокойно убрали бы из проекта закона все провокационные пункты и сделали его юридически чистым. Так и случилось. Пресса в новом шоке. Наступила полная медийная тишина, и мы без свистопляски и давления доработали закон.
Голосование прошло без сучка и задоринки. Практически все депутаты захотели стать причастными к резонансному делу, которое получило поддержку массы горожан, выдающихся людей и церкви. (К слову сказать, настоятель городского храма сказал мне, что я сделал большое богоугодное дело и предложил мне – коммунисту – окреститься у него).
Но если думать, что этим было все сделано, это значит – не знать страны, в которой живешь. Ибо, закон был принят, но в киосках города ничего не поменялось. И вот поднялись мы с Чернобровцевым и пошли на прием к замначальнику управления внутренних дел города (проще говоря – милиции). Милицейский чин был весьма польщен – сам Чернобровцев почтил его своим посещением. Вопрос был один – как привести в действие исполнение закона. Параллельно простые милиционеры стали терзать нас звонками – что делать с киосками? Трясти их или не трясти? Им самим страшновато было браться за такое дело, уж больно поперек тех времен стоял новый городской закон. И им наши депутаты ответили – трясти! Вот такие остались еще с советских времен порядки – депутаты напрямую скомандовали милиции!
И тряханули. Киоскеров, продавцов магазинов, рекламщиков и завсяких уличных торговцев. У последних просто изымали соответствующие товары. Видно было, что накипело у блюстителей порядка ходить каждый день мимо бесстыжего распутства и не иметь права никак его удавить. Живые души прятались под кителями правоохранителей.
И пресса снова в шоке. Ну никто никак не ожидал, что такой закон начнет на Руси исполняться. Теперь издевки в адрес автора закона сменились восхищением, едким, правда, но хотя бы таким. Так прямо и писали: «Недооценили, мол, депутатскую потенцию».
И город очистился. Полгода спустя я поинтересовался статистикой венерических заболеваний и оказалось, что заболевание сифилисом в нашем миллионнике снизилось на треть!!! И это в девяностые, когда по всей стране шел только рост! И все лишь потому, что сгинули с глаз горожан разные «картинки»!
У самого депутатского запроса была своя драматическая предыстория. Дело в том, что в городской закон мы внесли также запрет на уличную торговлю презервативами – ну с той же целью, чтобы не мозолили глаза, чтобы подспудно не давили на мозги случайным прохожим о разгульной страсти. Журналюги тогда накинулись на меня, что мол город оказался перед венерической катастрофой – ну как же мол горожанам теперь защищаться? Пришлось, отбиваясь от них, запросить статистику по заболеваемости. Надо ли говорить, что эти данные вызвали новый журналистский шок. И не только журналистский. В город срочно наведались петербуржцы – специалисты по вензаболеванием, чтобы изучить причину сбоя общероссийской тенденции. Разумеется, никто им в горздраве не признался, что ситуацию поломали депутаты-коммунисты. Всякую околесицу им нагородили – о курсах для врачей, о новых методичках. Однако гости оказались людьми умными, все изучили, и, посмотрев на дальнейшие действия мэрии, успокоили местных венерологов: не волнуйтесь, все скоро вернется на круги своя, ваша клиентура снова восстановится. И были тому веские причины.
Очухавшиеся чиновники мэрии – проводники реформ «новой России» – дали резкий разворот. Во-первых, был снят с должности тот самый замначальника городской милиции, который запустил процесс чистки городских киосков и уличных торговцев. Во-вторых, уволена судья, которая вынесла вердикт в пользу городского закона, когда некие «бойкие озабоченные» граждане попытались опрокинуть его через суд. (О суде – это отдельная песня. Дважды районный суд отменял наш закон, оба раза удавалось вернуть дело по апелляции. И, наконец, я, как ответчик, затребовал проводить слушания с народными заседателями (были еще в те годы такие). Две активные старушки и сделали свое благое дело. Как потом признавалась судья, приперли ее с двух сторон и не дали принять никакого иного, кроме как оправдательного приговора). В-третьих, надавали по рукам простым милиционерам. Никто больше киоски не чистил. Наконец, так или иначе, но вышло такое дело, что перед автором закона вдруг опустились шлагбаумы на переизбрание на новый срок – и с фронту, и с тылу – сзади вдруг дистанцировались свои.
Система новой политической России стала возводить свои железобетонные подпорки, очищать кадры от остатков советской «скверны», гасить поперечных, крепнуть и устаканиваться. Теперь уже милиционеры не могли в своих делах слушаться разных чернобровцевых, церковники не могли слово молвить в поддержку депутатов-коммунистов. Неопределенные девяностые закончились, начинались стабильные нулевые и все более и более устойчивые последующие годы.
Новый созыв горсовета отменил «антипохабный закон». Мэр каялся, каялся и каялся. Милиционеры больше не чистили киоски, и, казалось, мы проиграли. Но случилось чудо.
Русь! Пронеслась и зацепила. Зацепила своим ветром людей. Сами киоскеры без всякой милиции перестали лепить на свои витрины всякую похабщину. Исчезла непристойная нагота с уличных настенных постеров. Никто уже не торговал с лотков «резинками». Люди будто проснулись. И самое интересное – дуновение русской Тройки проникло в высшую власть. Госдума, депутаты которой, как выяснилось, следили за нашими перипетиями (позже я увидел в их законах некоторые свои собственные формулировки), немного погодя сама приняла ряд куда более жестких ограничивающих законов. Теперь в нашу жизнь вошли 6+, 12+, 18+. Теперь телевидение замазывает откровенные картинки. По нашему ли примеру – нет ли, но заявила-таки наша русская ментальность о себе на высшем, государственном уровне.
И ведь нужен был для этого во мраке бесовщины девяностых лишь малый толчок – толчок не сверху, а из гущи народной – в виде двух женщин, которые по старой советской памяти пришли к депутату пожаловаться на реформаторский разгул в школе.
Несется Тройка Русь. Из клубов пыли вырываются порой вихрастые гривы. Кого везешь бойкая повозка – мертвые или живые души?...
ПС. Для буквоедов. Конечно, высший нормативный документ городской власти называется не Законом, а Положением. Но я использовал в заметке это слово, поскольку оно понятнее по смыслу простому читателю. И не только читателю. Как-то в наш горсовет пришел разъяренный мужчина. Он торговал в электричке презервативами, но подошли милиционеры и изъяли весь товар. На его изумление ответили: «Запрещено по закону Саночкина». «Кто такой Саночкин?!» – орал в горсовете разъяренный мужчина. И тут мы подбираемся к подписи под сей заметкой. Да, был такой вот депутат с такой вот не депутатской фамилией.
С. Саночкин, Новосибирск (Написано для "Советской России", но не отослано из-за неподходящего формата)
